Мэй привыкла к своему странному браку, они с Растом были уважительными соседями по жилплощали. Неизвестно почему они до сих пор не разошлись по разным спальням. Часто необходимость делить постель не вызывала у обоих ничего, кроме чувства неловкости. Мэй любила спать в позе морской звезды и случалось, что оставляла мужу синяки, не приходя в сознание. Она была почти уверена, что Раст время от времени заводит интрижки на стороне. Вряд ли мужчина может так долго обходиться без женщины. Но была благодарна мужу за то, что он не  позволял свидетельствам его измен проникнуть в их общую жизнь. Мэйвен воспринимала это, как доказательство настоящего уважения со стороны Рассела. И тем больше она это ценила, что сама не поступала бы также. Она бы предпочла выдумать роман и разыграть спектакль только для того, чтобы заставить Раста проявить какие-нибудь чувства в своей адрес, кроме молчаливой почтительности, как к покойнику. Но в последние месяцы ей стало казаться, что он ведет себя иначе. Иначе смотрит на нее. Ее давно бесил этот сочувствующий взгляд — это сочувствие задевало ее, может быть, даже больше, чем предполагаемые измены. Но теперь он смотрел этим самым взглядом сквозь нее, как-будто думал о чем-то далеком. А однажды, отвозя его костюм в химчистку, Мэй случайно наткнулась на длинный волос — немного светлее и длиннее, чем у нее. Она бы не обратила на это внимание, если бы точно такой же не сняла с его плеча несколько позже, вдохнув слабый аромат незнакомых женских духов.
Тогда она даже отпрянула от него. Ее задело не столько то, что он с кем-то спит, а что он позволяет ей узнать это таким пошлым образом, как в плохом кино про любовные треугольники. С тех пор злость на Раста копилась в ней, она даже почти перестала устраивать сцены — для этого была нужна какая-то легкость, вдохновение, задор. Но сама начала испытывать в его адрес настоящие эмоции — злость, постоянная злость. Она злилась на то, что он больше не считал нужным, видимо, быть скрытным. Будь он шпионом, его бы быстро раскусила любая домохозяйка.
Мэй все чаще вспоминала неизвестную молодую женщину, с которой случайно увидела мужа в театре. В уме Мэй рождалось и крепло предположение, что теперь ее непрошибаемый супруг по-настоящему влюблен. Это означало, что она за семь лет не смогла высечь из него ни единой искры — и это нисколько не беспокоило, пока он казался бесстрастным априори. Но думать о том, что теперь этот железный человек бежит к кому-то на крыльях любви и приносит в ее дом запах этой любви, было нестерпимо для ее самолюбия. Она не могла его видеть и стала уезжать в Оксфорд надолго, не возвращаясь домой, если у нее были лекции несколько дней подряд. Таким образом, они могли целыми неделями видеть друг друга только мельком. Раст никак это не комментировал, из чего Мэй делала вывод, что муж вполне доволен, что она очистила его горизонт.
Но, видимо, этого ему было мало. Наивно было предполагать, что вчерашнее предложение поужинать вместе было продиктовано попыткой примирения. Как-будто они ссорились! Он казался почти милым, уже из-за этого стоило задуматься надо ли было пить то вино, Гертруда?
После того, как последствия отравления и полицейских допросов едва не довели Мэй до панической атаки, она все же сумела заснуть. Может быть сон немного улучшил цвет ее лица, но не прибавил ей спокойствия. Во сне она принимала участие в запутанной шпионской истории, в которой пыталась скрыться от собственного мужа. Поэтому, увидев его лицо по пробуждении, Мэй не сразу осознала, что происходит и где она находится.

Понадобилось время, чтобы сконцентрироваться на реальности. Сначала Мэй просто увидела знакомое лицо, вызывающее смутное чувство тревоги. Было уже темно, в окно заглядывали оранжевые отблески уличных фонарей, в палате горел только ночник, отбрасывая устрашающие тени на грубоватые черты лица Рассела Фултона. Мэй еще была во власти сна, где этот человек был преследователем, желавшим убить ее. Она бежала по безликим коридорам заброшенного здания в промзоне, Рассел шел за ней медленно и спокойно, его лицо было бесстрастным, как всегда, но ей никак не удавалось оторваться от него хоть немного. Сон всего лишь проявил то, что уже существовало в ее сознании. Ее сердце еще колотилось от несуществующей погони, но было отчетливое, не связанное со сном ощущение, похожее на легкое жжение, как-будто кто-то или что-то касалось ее руки. Мэйвен списала это на свое полубредовое состояние или на то, что всего лишь вытащила руку из-под одеяла до того, как проснулась.
Она не моргая, широко раскрытыми глазами смотрела на мужа. Она вспомнила все подозрения на его счет: вчера за ужином он подсыпал ей что-то в бокал, чтобы избавиться от нее. Без скандала, без ссор с ее отцом. Может быть даже получил бы в наследство ее коллекцию. Не то, чтобы он когда-либо ей интересовался, но кто же знает, какие вкусы у его пассии? Ведь он был против развода. Сам сказал, когда она спросила об этом. Мэй вдруг вспомнила чувство, охватившее ее, когда Раст внезапно положил руки на ее обнаженные плечи. Она подумала, что он поцелует ее. Но ничего не произошло. Однако мурашки пробежали по ее телу против ее воли. Это ничего не значило, не больше, чем попытка усыпить ее бдительность дешевым приемом, годным только для домохозяек.
- Что ты здесь делаешь? - эти слова, пожалуй, лучше всего выражали смешанные чувства Мэй. Этот вопрос должен был означать: ты приехал довершить начатое? Ты попытаешься снова убить меня?
Мэй приподнялась на кровати. Сердце колотилось уже где-то в горле. Ей хотелось бежать куда-то, хотя бы добраться до телефона, чтобы позвонить детективу Лонгману. Она уже пожалела, что скрыла от него свои сомнения из чувства стыда за собственную жалкую судьбу. Что значит самолюбие и общественное мнение, если теперь речь о том, чтобы сохранить себе жизнь? Она обвела взглядом палату, пытаясь обнаружить средства для самозащиты или пути отступления. Дело выглядело безнадежно. Больница казалась вымершей. Возможно, что даже дежурные в коридоре уже видели третий сон. Да и что они могли бы предпринять против почти двухметрового и целеустремленного Фултона?
- Нет! - воскликнула Мэй при мысли, что он не успокоится на одном посещении.
- Зачем ты приехал? Мне ничего от тебя не нужно. Возвращайся домой. Я больше не вернусь в наш дом в Лондоне. Никогда. - слова вылетали сами собой, подсознание подсказывало, что нужно дать ему понять, что она не является для него помехой, и может исчезнуть из его жизни очень просто, ему не нужно для этого ничего предпринимать. Почему нельзя просто развестись? Она думала об этом каждый день в последние несколько месяцев. Но это оставалось лишь теоретической возможностью до этого дня. Теперь Мэй ясно видела, что не сможет и минуты провести рядом с этим человеком по своей воле. Он всегда был чужим, и она всегда была для него чужой: любимым креслом, комнатной собачкой, приложением к его образу успешного делового человека. Никто из них не интересовался чем живет другой. Мэй раньше никогда не могла бы подумать, что он может причинить ей зло. Но ведь она ничего не знала о нем. В этом свете теория о том, что мистер Фултон - совсем не тот человек, которым казался ей все это время, казалась ей безусловно четкой и стройной, как и положено при приступах паранойи.
- Сестра! - прокричала Мэй, надеясь, что кто-нибудь услышит ее и избавит от этого человека. Ее руки снова начала одолевать дрожь, и она пыталась скрыть это, сжимая одеяло в кулаки.

Спокойный тон Рассела сбавил паническую волну, которая захлестывала Мэй. Она отпустила зажатую в пальцах ткань, но кулаки не разжала, потому что напряжение не отпускало. Черты ее лица стали жесткими, глаза сузились. Слабина в позиции противника придавала сил.
Вошла медсестра, отозвавшаяся на крик Мэй. Очевидно, добрая женщина предположила, что больной снова стало хуже. Рассел продолжал изображать заботливого мужа. Это казалось странно неуместным. На смену страху пришла злость и раздражение, которые в целом могли быть свидетельством начала выздоровления, потому что были свойственны Мэй по отношению к мужу и до загадочного отравления. Разговоры вообще никогда не были сильной стороной Рассела - Мэй удивлялась, как он умудрялся быть вполне успешным адвокатом при том косноязычии, которое проявлял дома. Впрочем, и другие свои навыки он тоже предпочитал демонстрировать только на стороне. Иногда она сомневалась, что они у него вообще есть. Ей доставалась только тень от человека. Жизнь с призраком Мэй до смерти надоела.
- Поговорить? О чем? Так же, как мы поговорили вчера вечером? - Мэй обвела взглядом больничную палату и пристально посмотрела на Раста.
- Знаешь, почему бы тебе сразу не поговорить с моим адвокатом? - если вдруг он собирался предложить ей тоже самое, она хотя бы смогла его опередить. Мэй даже не будет претендовать на совместно нажитое имущество: дом, машину, на которой ездила в Оксфорд в последний год. Хотя машину она бы все же оставила. И у Раста не должно хватить наглости при живой Мэй претендовать на часть ее коллекции - это все-таки достояние ее семьи. Каким бы классным адвокатом он не был, она сумеет через Оксфорд найти не хуже. В своем воображении она уже гневно собирала чемодан и переезжала в общежитие Оксфорда, пока не снимет приличную квартиру на постоянной основе.
Мэй поймала озадаченный взгляд медсестры, которой уже не терпелось переступить порог обратно и нестись по коридору, теряя тапки и стараясь не расплескать свежеуслышанное до ближайшего поста. Повисла пауза.
- Сестра, скажите, констебль Лонгман оставил свой номер? У меня появилась для него новая информация. - Мэй не спускала глаз с мужа. Она не была уверена, что хочет звонить констеблю жаловаться на Раста. Ее начинало отпускать. Но воображаемая картина, в которой Кай Лонгман надевает на Рассела наручники и уводит под тревожную музыку, доставляла ей удовольствие. Она даже прослушала ответ сестры.
- Мэм? Вы в порядке?
- Почему вы все еще здесь? У нас личный разговор! - резко бросила Мэй несчастной сотруднице мединдустрии. Не доверяя вполне и констеблю, с сожалением сознавая несбыточность последней июллюзии, Мэй вернулась к занимавшим глубину ее души мыслям. А именно - с кем там Раст спит. Мэй не признавалась себе, но ее уже давно изводило любопытство, мог ли Раст быть другим с другой женщиной. Она знала только один способ выяснить это: вывести его из равновесия обескураживающей прямотой.
- Что, Раст, она намного моложе меня? Тебе самому не смешно? И что она в тебе нашла? Может быть, внимание и заботу? Цветы даришь? Надеюсь, что она не повторит моих ошибок. - мстительно выговорила Мэй, дождавшись, пока они снова останутся одни.

Отредактировано maiween fulton (2022-04-24 23:06)

Мэй с азартом наблюдала за реакцией благоверного. Раст сначала поник головой, а потом она почуяла вскипающую ярость, которую он скрывал за тренированной годами сдержанностью. Но она научилась отличать множество ее оттенков. Сейчас она ясно видела, что Раст на грани. Но она никак не ожидала того, что услышит.
- ... Это я наконец нашел внимание и заботу, которые, наверное, мужья получают в семьях.
Мэй даже раскрыла рот от удивления. Это что, Раст упрекает ее? Он женился на молоденькой девочке-институтке по какому-то своему непонятному расчёту и перестал обращать на нее всякое внимание, как на женщину, как только это стало чуть более сложно, чем формальные отношения. Когда ей еще казалось, что она немного любит его. А теперь, видимо, нашел себе еще одну такую же. И теперь упрекает ее - в чем?... Что она не приносит ему тапочки в зубах? Довольно и того, что она не задушила его одним из его бесконечных галстуков.
Она хватала ртом воздух от возмущения, и ее реакции хватило только на то, чтобы бросить ему вдогонку первое, что подвернется под руку. Подушка полетела в Рассела, но ткнулась в уже закрытую дверь и отлетела бумерангом почти до самой койки. Мэй, повинуясь инстинкту, вскочила, чтобы догнать негодяя и влепить ему хотя бы пощечину, но все же почувствовала себя нехорошо, и с подушкой в руках села обратно на постель.

Поглубже вникнув в разыгравшуюся только что сцену, Мэй невольно заулыбалась, молотя кулаками по подушке, как-будто она была ее мужем. Она вдруг почувствовала такое ликование, какого не испытывала очень, очень давно. А может быть - никогда прежде. Рассел Фултон обвинял ее, Рассел Фултон - человек из плоти и крови! Браво! Бис! То, чего она добивалась годами - свершилось! Даже если это приведет к разводу, что уж... Хотя бы она добилась своего. Но и она впервые обвинила его прямо, не намекая, не устраивая драматических и продуманных сцен. Быть может, все дело в том, что.. Что достаточно было проявить настоящие чувства. Но страх обнаружить свою уязвимость был сильнее. 
А еще - едва ли он собирался убить ее, если позволил себе такую эмоциональную реакцию. И такую, что сам испугался своих чувств и сбежал. Мэйвен ликующе потирала руки и смеялась. Желудочные мытарства были позабыты.
Внезапно в палату вернулась медсестра, озабоченная самочувствием пациентки после того, как грохот хлопнувшей двери сотряс стены всего этажа. Она, должно быть, подумала, что у Мэйвен началась истерика после встречи с супругом-абьюзером, который вместо того, чтобы проявить участие, вел себя с непозволительной агрессией. В руках у сестры был шприц с успокаивающим раствором. При виде этой картины, Мэй развеселилась пуще прежнего - натуральная истерика. Прибежала вторая сестра, и вдвоем они схватили миссис Фултон за руки и вкололи успокоительное.
Наутро Мэй далеко не сразу вспомнила произошедшее накануне. Лекарства обеспечили ей натуральный блэкаут на всю ночь. Зато она чувствовала себя полной энергии и сил. А потом вспомнила все, что произошло накануне. Свою немотивированную истерию и подозрительность. На свежую голову она совершенно не могла себе представить, что Раст мог убить ее, это попросту глупо. Ей стало неловко и грустно, что Рассел не придет. Особенно теперь, когда оказалось, что у них могут быть эмоции по отношению друг к другу, даже такие, но хотя бы живые. Лучше расстаться раздраженными, чем равнодушными.
Чуть развеселиться ее заставили студенты, пришедшие навестить ее между лекциями. Теперь на тумбочке появились цветы. Мэй собиралась узнать, когда сможет вернуться к работе.

Отредактировано maiween fulton (2022-04-27 01:19)