бенуар королевского театра встречает наполненностью, бархатом обивки удобных кресел, прекрасным обзором партера. у тебя с собой миниатюрный бинокль и программка. ты рад шершавой бумаге, по которой размазываешь дешевые чернила, которыми написаны русские слова. языком смываешь с пальца размытый мазок. растираешь между подушечек пальцев.

третий звонок вот-вот будет. рядом с тобой пустые места. ты несказанно рад. расслабляешься – никто не будет глазеть на тебя между вдохами молодой джульетты и возгласами не менее молодого ромео.

ты громко аплодируешь. поднимаешься с места. радуешься чужим поклонам, как если бы сам три часа к ряду выплясывал под замысловатые трели собственные чувства. проникаешься атмосферой. посещает мысль остаться в театре призраком оперы. косишься на поднесенный роскошный букет белоснежных роз, которые ты несешь аккурат в гримерку, куда тебя пускают, конечно же.

расцеловываешь чужие руки. боготворишь комплиментами, выражаешь надежды попасть на представление вновь, скучаешь по родным местам, интересуешься, как в лондоне гостям. даже получаешь настойчивое приглашение вместе отужинать и отпраздновать успех мероприятия. послушать русскую речь. пугаешься того, что у тебя начинает появляться акцент. исчезает он, когда ты говоришь по-английски.

антон встречает тебя дома. промозглый, взъерошенный. читающий очередное творение великого философа и революционера. перекатывает между пальцев графитовый карандаш, закладывает оный за ухо. выпивает простую воду, приправленную долькой лимона и долькой апельсина – тебе кажется, что это невероятно кисло, а он не морщится даже. съедает и лимон, и апельсин. взгляда с тебя не сводит:
- сегодня герр дитрих ужинает в компании юсуповой, - невзначай замечает, перерезая пополам кусок прожаренного мяса. смеется тихо, увлеченный своим варварством, которое устраивает в собственной тарелке.

ты на мгновение замираешь. откидываешься на спинку стула. делаешь небольшой глоток красного вина – подарок того самого герра дитриха на какой-то малозначимый праздник. смакуешь вкус. смотришь сквозь бордо на пламя свечи:
- а что за повод? – уточняешь аккуратно. антон закидывает кусок мяса в рот, также откидывается на спинку стула, отсалютовывает своим бокалом, делает большой глоток. ты выжидаешь терпеливо. взгляд с сына не сводишь.

она столь прелестная и очаровательная. скромная, забравшая все самое лучшее из всех поколений своего драгоценного рода. не обременена лишними украшениями и тяжелыми тканями. чистая, светлая, свежая. дышит тем духом, который ты пытаешься познать заново, любуясь картинами русских художников, вывешенных в холле твоего дома; читая русских поэтов – собрания которых хранишь в собственном кабинете; посещаешь представления русского балета – всегда в одиночестве, прихватив за собой букет белоснежных роз для примы.

и при всем своем увлечении, ты оставляешь только несколько строчек о ней в собственном дневнике. и пишешь ты о ней в нем, только чтобы перечитывать раз за разом. вспоминать собственные чувства и не находить ответа, почему спустя дни ты все еще там. все еще борешься с жадным желанием пригласить ее танцевать в собственной жизни.

- а марк проиграл ее, - он осушает собственные бокал, подается ближе к столу, склоняется к нему, через весь стол в глаза твои заглядывает, норовя то ли напугать, то ли изучать, а ты снисходительно отвечаешь на этот взгляд, ведешь бровью заинтересованно, - сколько раз ему говорили «не умеешь – не берись», так мало того, что целое состояние на стол выложил, так еще и сестренку проиграл, - прыскает смехом, а дождавшись, когда вино вновь появится в бокале, делает очередной глоток, - ну не прямо ее, так, всего лишь ужин, - жмет легкомысленно плечами.

он не успевает договорить о том, что все в курсе, чем заканчиваются ужины у дитриха. и зачастую с этим разбирался кто-то другой. ты просто иногда помогал замести следы умело пользуясь нелегальной палочкой.

ее ты и берешь с собой, когда, закончив ужин, так более и не притронувшись к мясу и не сделав более ни единого глотка из бокала.

выходишь за ворота собственного поместья, представляешь поместье дитриха, так ясно и так точно, словно бываешь там едва ли не каждый день.
оказываешься близ ворот. считаешь до трех, прежде чем перед тобой ворота открываются, и ты шагаешь по широкой дорожке стремительно к раскинувшемуся грузным обелиском дому.
у входной двери ты и вовсе сосчитать не успеваешь.

первым твоим желанием было ударить. смачно. сломав нос. и выбив парочку зубов. сжимаешь челюсти, считаешь до пяти, расплываешься в своей самой фальшивой и доброжелательной улыбке, даже раскидываешь руку, держа крепко в руке трость:
- герр дитрих, я бы с радостью, но уже отужинал и даже испил то вино, что вы дарили. помните? кажется восемнадцатилетней выдержки. или даже двадцатичетырехлетней. вкус расчудесный. собственно, иного я от вас и не ожидал, - ты смотришь на анну. стараешься передать ей взглядом своим, что все под контролем и она может не волноваться, - произошло недоразумение. марк сергеевич, простая рубаха, - говоришь на русском, что вызывает недоумение у дитриха, - видимо впал в страх перед вами, драгоценный друг, что не нашелся как связаться со мной для уплаты карточного долга. сколько там мой будущий шурин задолжал? – упираешься локтями в спинку стула, оборачиваешься только, на тихий стук двери, - накину еще сверху десять процентов от суммы и анну сергеевну прямо сейчас забираю с собой. у нас снятие мерок для свадебных нарядов перенеслась прямо на, - достаешь из кармана часы, - прямо на  сейчас. задерживать мадам портниху – себе дороже, пришьет лишний лацкан и ходи как дурак весь день. – выпрямляешься, протягиваешь руку девушке, - анна сергеевна, прошу, времени совершенно нет. герр дитрих, деньги будут доставлены мною уже завтра. с процентами.

Отредактировано fedor dolohov (2022-03-28 01:53)

как же я в тот момент ты надеялся, что она подыграет тебе. как же ты надеялся, что в глазах ее увидел истинно разум, а не легкое его напыление поверх глупости. как же ты надеялся, что все выгорит. запасные варианты были. но оба отвратительны в своем существовании. ты либо убиваешь. либо убиваешь. без анны ты уходить не собирался.
сжимаешь тонкие пальцы ее между своих. борешься с желанием припасть к изящной руке губами. прижаться и не отпускать, пока не насладишься вдоволь бархатом кожи и едва уловимым ее ароматом. держишься. ведешь бровью даже, позволяя себе еще более ехидную ухмылку в ответ на чужое непонимание происходящего.

- боюсь, анна сергеевна, мы с вами стали заложниками ее неукротимой фантазии и трепетного таланта, - улыбаешься ей широко, приобнимаешь за тонкую талию аккуратно, к себе прижимаешь. инстинктивно хочешь за собственную спину ее увлечь, прикрывая собой. обращаешь внимание свое вновь на приятеля, - мы еще не рассылали приглашения, но, герр дитрих, не сомневайтесь, вы один из первых в списке приглашенных, - вкрадчиво ты сообщаешь, игнорируя его грязные комментарии, принимаешь все его внимание на себя, - все еще выбираю какими лентами украшать – оранжевый с черным кажется мне весьма символическим, что скажете? ох ну что же это я, время, время, будь оно не ладно – куда же спешит, - сверяешься с часами, тихо цокаешь, - идем, анна сергеевна, конечно идем, - целуешь ее ладонь все же, щуришься, смотря на дитриха, бровью ведешь, - до скорой встречи, драгоценный герр дитрих, рад был повидаться.

вы идете быстро. не переговариваетесь. ты держишь ее за руку крепко, стараешься по пути не упустить какую-нибудь мимолетную деталь, которая может стоить вам дорого. ты выдохнуть спокойно можешь только за воротами, стоя спиной к грузному зданию.

ты обнимаешь в ответ. конечно же. ты даже рад, что так вышло, что порыв ее случился, ибо сам бы ты не позволил себе сей вольности. поэтому прижимаешь ее к себе. едва не шепчешь на ухо, что все позади и ты больше никогда в жизни не допустишь такого с ней. но она так скоро выпутывается из объятий, что ты даже почти готов вернуть ее туда насильно. но целомудренно улыбаешься, киваешь – все хорошо, все в порядке. это ты собираешься повторить вслух, но анна трансгрессирует вас.

улица видится тебе знакомой. но ты, чтобы заполнить для себя же пространство между разговорами – осматриваешься по сторонам. улыбаешься доброжелательно, снимаешь свое пальто, накидываешь на чужие плечи, сжимаешь их аккуратно:
- анна сергеевна, а если бы я предложил бы вам стать моей женой…? – заглядываешь в глаза чужие. видишь в них собственное отражение и еще немного, кажется, страх. конечно, почему бы ему там не быть – спас от одного старика, и тут же предлагаешь замуж выйти за другого, - отвечать не обязательно, - тут же дополняешь ты, - в любом случае – нам придется делать вид, что мы пара, - укладываешь свою руку поверх ее.

долгосрочного плана у тебя не сформировалось. зато ты уже несколько дней как любуешься материнским обручальным кольцом, которое ты забрал из ее шкатулки с украшениями, когда она умерла. поместил в бархатный мешочек и оставил в прикроватной тумбочке. иногда ты натыкался на него. мог подолгу любоваться сиянием камней и драгоценного метала. крутил задумчиво в пальцах, задаваясь вопросом, будет ли когда-нибудь кто-нибудь его еще носить. и, кажется, нашел. но торопиться нельзя. спугнуть нельзя. жизнь не остановится, но будет крайне досадно. кто знает, чем эта досада будет чревата для мира.

- ваше стремление нести ответственность за брата меня восхищает, но пусть этот вопрос закроется сегодня и останется между мной, герром дитрихом и марком. даже не подумаю взять с вас денег, можете даже не пытаться, анна сергеевна, - говоришь серьезно, а потом смеешься тихо, - ну правда, вам и без того забот хватает. но на вашем месте я был бы аккуратен и посоветовал бы марку не садиться более за игральный стол, поговаривают, он совершенно плох в картах. а если об этом знают – им с легкостью могут воспользоваться. как я понимаю, ваш визит в лондон носит рабочий характер, не думаю, что пятно на репутации будет для вас прекрасным украшением.