Миззи знает пропорции настолько, что мог бы смешать раствор с закрытыми глазами, и все же что-то заставляет его ошибиться. Гипс выходит слишком жидким, комки не разбиваются. Он опускает руку, перебирает их пальцами и ругается: нужно больше порошка. Миззи натягивает на лицо платок, чтобы не дышать пылью, наспех вытирает грязную руку о джинсы и тянется за мешком. Слишком далеко, и он, покачнувшись, едва не падает со стула.
- Дерьмо, - выдыхает Миззи. И выходит у него полное дерьмо.
Он поднимает глаза на стену, где висят эскизы. Миззи ими недоволен. Все выходит смазанным, а воспоминания то и дело ускользают от него. Он закрывает глаза, когда облачко сухого гипса взмывает в воздух. Мать всегда говорит, что он неаккуратен. Что все его действия - одна сплошная ошибка. И Миззи готов с этим согласиться, когда высыпает содержимое в ведро со смесью, когда оно, плюхаясь, образует еще больше вспененных комков на поверхности и пыли. Дышать трудно, и Миззи кашляет. Он бы сказал, что это хуже, чем дерьмо.
Миззи чист довольно долго, чтобы понимать, какая это чушь, чтобы говорить себе: я брошу в любой момент, и помощь мне не нужна.
Помощь - возможно. Но кроме этого есть кое-что еще.
Раздражение поднимается в нем тем же облачком пыли, и Миззи, стряхивая ее с рук, закрывает мешок с сухим гипсом. Он пинает его от отчаяния. Скучно невыносимо и нестерпимо одиноко. Часы, что Миззи проводит на улице, до безобразия однообразны, и в большей степени его тошнит от студенческих магазинов и дешевого вина. Он никогда не страдал в одиночестве, но сейчас просто изнывает от него, и все потому, что снова совершил ошибку. Конечно, себя Миззи винит только в том, что поспешил и что позволил Каю уйти. Воспоминания, такие хлипкие, не оживают, даже когда он смотрит на собственные наброски: на глаза, раскрывшиеся в удивлении, на искаженную линию рта, напряженную челюсть. Миззи недоволен: все сквозит подделкой. Не то, что ему хочется. Не так.
Он опускает руку в раствор и пробует снова. Лучше, гуще, но комки по-прежнему разбиваются с трудом, и это его вина. Не стоило торопиться, а с Миззи всегда так. Он понимает, что если не постарается, то будет хуже, но плюет на все, оттолкнув ведро в сторону. Миззи стаскивает с себя платок, тяжело дышит, вытирает со лба выступившие капли пота. В мастерской прохладно, пахнет растворителем и сыростью, но ему все равно душно. Он расстегивает рубашку, оставляя на ткани серовато-белые пятна.
И тогда раздается звонок в дверь.
Миззи слышит его даже из подвала, потому что ждет, потому что хочет, чтобы все стало как прежде. Еще немного, и он готов опуститься до шантажа. Миззи снова вытирает руки о джинсы. Должно быть, выглядит отвратительно, но тому, кто пришел поставить галочку в своем отчете, на это насрать. Поэтому Миззи поднимается по лестнице нарочито медленно, будто бы от того, что он тянет время, к нему домой пришлют с десяток констеблей. Миззи видит, как за стеклом маячит чья-то тень. Кто на этот раз: молодой констебль на побегушках, серьезный сержант, которому не терпится выпить пива после дерьмовой работы? В последнее время лица мелькали так часто, что Миззи их почти не запоминал. Все ему осточертело.
Он открывает дверь и замирает на пороге, в первую секунда даже не находя слов. Кай переминается с ноги на ногу, держит в руках блокнот для записей и не сводит с него серьезного взгляда.
- Неожиданно, - заключает Миззи. - Проходи.

- Нет, - говорит Миззи. Он не может упустить такой шанс. Он чувствует, как под кожей что-то шевелится - будто сотни и тысячи муравьев. Миззи знает, что это такое - его желание. Ему хочется взяться за карандаш. Растерянность и смущение Кая такое естественное, такое органичное, что Миззи, выдыхая, чуть подается вперед, чтобы лучше его рассмотреть. Он действительно спешил или нервничал - волосы растрепаны и легкими кудрями падают на лоб, а рубашка измята, - и в этом - лучшее, что знает Миззи. Беспокойство. Это цепляет, и Миззи ведется почти бессознательно - знать бы куда. - Идем. Покажу тебе кое-что.
Он берет Кая за руку, и тот едва успевает сунуть блокнот в карман. На лестнице в подвал темно и сыро, и Миззи предупреждает, что нужно быть осторожнее. Он выглядит как маньяк, и усмехается этой мысли. Может, Кай думает так же. Встречал ли он настоящих психов?
- Я не работал, - говорит Миззи чуть разочарованно. - Ничего не выходит.
Ему хочется повернуться - на лестнице так узко, что они стояли бы вплотную, - но Кай ускоряет шаг, рискуя скатиться прямиком вниз.
Наконец они спускаются, и на секунду, в этом холодном свете лампы, Миззи кажется все ахроматическим, будто бы цвет высосали из этих стен, из его красок, да и из жизни тоже. Он поворачивается и взглядом скользит по лицу Кая, смотрит ему прямо в глаза - единственное голубова-то зеленое пятно.
- Как-то так, - тянет время Миззи. - Разве ты не должен осмотреться? Знаешь, я ведь могу и скрывать от тебя что-нибудь.
Он понимает как-то стремительно, что до сих пор не отпустил его руку, что пачкает его грязными пальцами, а потом думает, что действительно выглядит как маньяк: на всю стену у него развешаны портреты Лонгмана. Пастелью, карандашом, маслом, а еще когда Миззи возомнил, будто ему подходит техника коллажа. В общем, не узнать сложно, и он отпускает Кая, неловко касается волос на затылке и запрокидывает голову.
- В общем...
Миззи не знает, что еще сказать.
Он никого не приводил сюда раньше.
И ему хочется дотронуться до Кая снова - и Миззи не знал до этого момента, что могло бы его остановить, - но сейчас все будто бы иначе. Он убирает руки в карманы и чувствует себя будто обнаженным. Нужно чем-то заняться, чтобы скрыть эту неловкость, которая до того ему незнакома, что Миззи оторопело осматривается по сторонам. Он думает, не схватиться ли за инструменты или бумагу, но это глупо: его пальцы нащупали подкладку джинсов. Миззи бросает взгляд в сторону. Раствор уже схватился, став каменным, и комки по-прежнему болтаются в гипсе. Он думает от технике Фидия, о пластинах из золота, покрывавших деревянный каркас, и даже это золото меркнет вслед за всем, что его окружает. Может, это ломка. Может, он действительно сходит с ума.
Нет, хорош ты бы был в мраморе, - думает Миззи, глядя на то, как с минуту Кай молчит, ошарашенный собственным открытием.
- Так ты хочешь что-то посмотреть? - спрашивает Миззи с поддельной усмешкой. - Я могу принести стремянку, если интересует то, что под потолком.
Под потолком - самое интересное. Не только изгибы рук и предплечья с выступами вен. Ему бы еще взглянуть на стопы, но это позже.

Миззи видит, что произведенный эффект стоит всей этой никчемной мазни, и потому ему кажется, что внутренности будто переворачиваются. Он смотрит на смущенного Кая и выдыхает, а потом слышит его глупое, вырвавшееся наверняка случайно предложение, и теперь ему становится по-настоящему не по себе. Миззи подходит ближе, кладет руку ему на плечо и осторожно подталкивает к столу, где как раз сохнет необработанный кусок глины. Он собирался сделать из него шедевр - может, очередную тарелку или вазу. Но их у него и так слишком много. Так что он показывает материал Каю, а затем тянется к стакану с инструментами.
- Сделаешь что-нибудь? - спрашивает Миззи, игнорируя его вопрос. Нет, ему не стоит уйти. Не для этого он слишком долго ждал. И вообще... Миззи чувствует себя до странного воодушевленным, будто то, что он позволил Каю посмотреть, причиняло ему совершенно другое удовольствие. - Типа, скульптуру?
В первый раз получится редкостное дерьмо, это Миззи знает наверняка. Но ничто не сравнится с тем, как пальцы касаются податливого материала, как он принимает данную ему форму. Миззи знает, как это приятно - разглаживать глину подушечками пальцев, заставляя исчезать самые мелкие неровности, продавливать, снова разглаживать, и так до бесконечности. Это успокаивает, а Каю нужно успокоиться и привести нервы в порядок: в прошлый раз все у них вышло не слишком хорошо.
- Давай, - торопит его Миззи. - Иначе придется разбавить водой.
Кай осторожно кивает, но Миззи не обращает на это никакого внимания. Он подталкивает его к столу, подходит сзади и прижимается корпусом, чтобы лучше перехватить запястья, чтобы правильно поставить кисти. Миззи сплетает их пальцы, и руки Кая холодные, будто льдышки. Отчего-то это не удивляет. Миззи хмыкает куда-то ему в шею, чувствует запах дешевого лосьона после бритья. Он опускает руки Кая к глине, заставляет его чуть расслабиться, чтобы он прежде почувствовал фактуру, пластичность и мягкость, чтобы растворился в ощущениях.
- Я покажу тебе кое-что, - шепчет Миззи. - Если хочешь, чтобы все получилось... - Он накрывает ладонь Кая своей ладонью, а затем приподнимает ее и бьет по куску глины с громким шлепком. - Тебе придется быть грубым.
Миззи понимает - и уверен, что Кай понимает это тоже, поскольку стоят они слишком близко, - что его желание становится совершенно очевидным. Он чувствует, как внизу живота у него все напрягается, и прижимается к Каю теснее, касаясь членом его бедра. Миззи забывает про то, что планировал секунду назад, и теперь уже касается губами его шеи, нащупывает пульс сонной артерии, прикусывает тонкую кожу. Кого теперь интересуют эти чертовы скульптуры?.. Он подается вперед, и Кай упирается бедрами в стол, а глина под их сжатыми пальцами превращается в невнятный комок. Она просачивается между ними, принимая причудливую форму.
- Я хочу тебя, - шепчет Миззи. - Если ты еще не понял, детектив-констебль, вот все улики, которые тебе нужны, и чистосердечное признание.
Скулы сводит от напряжения, и Миззи утыкается ему в плечо, оставляя на рубашке влажный след.

Отредактировано eustace hensley (2022-08-07 00:41)

- Что? - спрашивает Миззи. - Чем мне это грозит?
Едва ли Кай задумывается о собственных словах, так контрастирующих с действиями. Они продолжают стоять и пялиться друг на друга в ожидании, пока хоть кто-то сделает первый шаг. Разумеется, это будет Миззи, но не так, не с таким ужасом в глазах Кая, будто небосвод грозится обрушиться на них. Ему хочется потянуть время - и хочется его тоже.
- Ты еще не придумал, - говорит Миззи снисходительно, будто Кай действительно в чем-то провинился перед ним: в том, что сбежал, что бросил одного, что заставлял других констеблей приходить сюда и ставить свои чертовы отметки, ухмыляясь, разглядывая его без тени смущения - так ему и надо. - Я дам тебе совет, - говорит Миззи. - В следующий раз подготовь что-нибудь убедительнее. Заранее. Запиши в свой блокнот.
Он подается вперед так резко, что сам не ожидает этого от себя, и стол позади с грохотом шатается. Миззи ловит губы Кая, чувствует его дыхание, понимает, что рот его приоткрыт от удивления, и тут же скользит языком внутрь. Влажность этого поцелуя заставляет его вздрогнуть, а желание, охватившее теперь все тело целиком, будто в жаре лихорадки, требует найти хоть какую-то опору. Миззи хватается руками за край стола по обе стороны от Кая, прижимается к нему сильнее, знает, что тот хочет его не меньше. Он уже это видел однажды - и ему хотелось увидеть это снова: и то, каким мутным станет его взгляд, и то, как позже придет осознание - что я только что сделал.
Миззи дышит отрывисто, пока тянется к нему, пока старается не трогать его и держать руки на месте. Но кончики пальцев подрагивают, и сердце стучит в нетерпении.
Подожди немного, - уговаривает себя Миззи и мысленно принимается перебирать экспонаты Британского музея. Когда он был в Блумсбери в последний раз, даже сложно  вспомнить. Но все, что приходит ему в голову, - это кубок Ликурга и виноградные лозы, опутавшие его тело. То, как свет падает на стекло, как заставляет его светиться изнутри кроваво-красным светом - видел ли его Кай? Конечно видел. Его продажа пару лет назад наверняка стала настоящей сенсацией. Целое, блин, состояние...
Все это глупости. Херня, которая совершенно не помогает, даже если бы Миззи постарался посчитать все деньги с того аукциона. Он возвращается к настоящему моменту, к тому, как, сам того не понимая, уже тянется к рубашке Кая, уже расстегивает верхние пуговицы. Они поддаются плохо, и Миззи грязно ругается, отстраняясь от него, а затем снова сплетает его язык со своим.
- Видимо, - с придыханием говорит Миззи, кусая его губы, - искусство тебя не слишком интересует.
Ему бы болтать поменьше и найти языку другое применение, только Миззи уже не может остановиться. Ему нравится, как краснеет Кай от того, что он произносит, как его трясет от пока еще ничего не значащих прикосновений, которые едва ли можно назвать ласками.
И Миззи хочет того же в ответ - хочет хотя бы знать, насколько ему приятно.
- Кай, - зовет его Миззи, заставляя запрокинуть голову, чтобы проще было касаться разгоряченной кожи, - я никуда тебя не отпущу - ты ведь это понимаешь?

До Миззи доходит слишком медленно, чтобы он разочарованно выдохнул, чтобы догадался наконец, как следовало поступать с Каем с самого начала. И чувство вины, постоянно преследовавшее его, и страх, и отчаяние - все это заставляло Кая бежать от самого себя. Миззи улыбается - осторожно, будто боится спугнуть его, а затем касается носом его виска, не убирая руки.
- Мне тоже извиниться? - спрашивает он. - Хотя...
Миззи не только не чувствует себя виноватым - и сомневается, знает ли наверняка, что это вообще такое, - но еще и не скрывает собственной обиды. Это ведь Кай бросил его - не наоборот, так какого черта?..
- Ты испачкался, - предупреждает его Миззи, оглаживая скулу, еще больше размазывая глиняное пятно.
А потом он находит способ. Это мелькает всего на секунду в глазах Кая - нежность, с которой тот смотрит на него, и смирение, и много чего еще. Может, будь он гением, то разобрался бы, то создал шедевр, вдохновляясь тривиальной любовной связью. Миззи наклоняется к нему и нежно касается губами его губ, не позволяя однако сдвинуться с места, снова сбежать. Он опускается с поцелуем ниже и ниже, ловит пульс артерии и то, как вздымается кадык. Он целует ключицы и впалость груди, и его руки следуют движениям, расправляясь с остальными пуговицами. Миззи тянется вперед, смахивает со стола все, что там лежит: и материалы, и инструменты, и черт знает что еще. Он с трудом сдерживает себя, чтобы оставаться нежным, тогда как единственное, что ему хочется, - это оказаться вместе с Каем прямо на этом столе. Миззи касается пряжки его ремня, ловкими пальцами расстегивает ее. Пуговица, замок - вот и все. Он бы опустился перед ним на колени, но его самого внезапно охватывает страх: не слишком ли он торопится? что, если все снова пойдет не так?
Миззи касается его члена через ткань брюк, чувствует напряжение и желание, и сам уже дышит прерывисто, отчаянно подавляет намерение прижаться к Каю сильнее.
Никто не узнает, - хочется сказать ему. - И вообще - разве не плевать?
Но это Кай, и Миззи приходится быть осторожным. Он ласкает его медленно, не зная еще достоверно, как ему нравится, но уверенный, что сейчас это не слишком важно. Кай ведь тоже скучал, иначе не пришел бы сюда, и хочет того же - едва ли не больше, чем сам Миззи.
Он все же не выдерживает и опускается ниже, целуя его живот. Ребра Кая вздымаются от сдавленного дыхания, кожа покрывается мурашками. Миззи жутко неудобно, и затекают колени, и джинсы мешают ему, и вообще... Он приподнимается, берет руку Кая и направляет ее к своему члену, чтобы тот наконец догадался сам расстегнуть ширинку.
Но Кай словно под кайфом или в трансе и не понимает ничего. Миззи утыкается носом ему в шею и шепчет:
- Что не так? - Можно ведь найти сотни причин - таких же глупых, как и причины не появляться здесь.
Миззи зол на себя - он что, недостаточно хорош? - и не выдерживает. Он прижимает Кая к себе, целует его, глубоко и влажно, ловит едва сорвавшийся стон и прикидывает, испытывал ли он что-то подобное прежде, что-то столь же недоступное и одновременно вполне осязаемое.
- Что не так? - повторяет Миззи громче. - Ну?

Отредактировано eustace hensley (2022-08-07 00:42)